Сообщение Сергей Колотов » Сб мар 21, 2015 8:13 am
На блюдах кушанья несут,
Колышется мясной курган,
Но из семидесяти блюд
Ни одного не съел каан.
Наказ он сыну дал: «Пришли
Ко мне каанов всей земли,
Кочующих в моих степях,
Ночующих в моих горах!»
И в ожидании гостей
Бий говорит жене своей:
«Где на своем гнедом коне
Коварная Очы-Бала —
В своей или моей стране?
Какие замыслы сплела?
Ее следы ведут сюда,
Но нет обратного следа.
Коль умерла, — то где костяк?
Убита,. — где же аргамак?
Кто пробовал ее еду?
Кто слышал, как она поет?
Клянусь, что я ее найду,
Коль среди нас она живет!»
Здесь тучи вспученной земли,
Клубясь, до неба поднялись,
Крутые облака стекли,
Смешались с пылью и слились.
Все — кто вблизи и кто вдали,
Кааны трех сторон земли
К Кан-Тадьи-бию собрались.
Имеющая девять кос,
Улыбку чище летних рос,
Простушка верная пришла,
Проворный танец начала.
Сто одноликих молодиц
С протяжной песнею вошли,
Сто одинаковых девиц
Сто разных песен завели.
На песни девичьи и пляс
Кааны-гости не глядят,
Как будто соль попала в глаз
Склонивши головы сидят.
Красиво девушки поют,
Каанам чашки подают,
Напевы дудки и струны
На дальнем стойбище слышны.
По приказанию отца
Позвали сына-молодца,
Сам появился Ак-Дьала,
Сказал печальные слова:
«Здесь гостьей без тебя была
Отважная Очы-Бала,
Тому назад немного дней
Мы разговаривали с ней.
Сама пришедшая сюда,
Сказала девушка тогда:
— Мои намеренья видны,
Не с местью — в гости к вам пришла,
Пред вами нет моей вины,
Не я вам горе принесла.
Владыки надо мною нет,
Чтоб над страною застил свет,
Бий не родился до сих пор,
Чтоб над Алтаем распростер
И над моим народом власть,
Я — на свободе родилась,
Неисчислим мой белый скот,
Непобедим родной народ.
Огромный солнечный увал
Отцом с рождения зову,
Одну из нежно-лунных скал
От века матерью зову.
И столько, сколько лет живу,
Ненужен или же незван —
Не приезжал ко мне каан,
Не колотил без спросу в дверь
Кривой короткою ногой,
Ни птица вольная, ни зверь
Не нарушали мой покой.
Зачем же вы средь бела дня
Задумали пленить меня?
Поганую орду гоня,
Пришли унизить вы меня!
Не для грабителей народ,
Не для погибели живет,
Не для того пасет стада,
Чтоб съела подлая орда!
Отец решил подмять страну —
Сын дважды с войском приходил,
Он — дважды начинал войну,
Ты — дважды гибель заслужил.
И кровь растерзанных коней
Рекою дымной растеклась,
И кровь поверженных мужей
В долине длинной собралась.
С самим кааном Кан-Тадьи
Теперь я встретиться хочу,
Все думы горькие свои
Пересказать ему хочу.
Начнет он воевать со мной —
Себе накликает беду,
Не станет воевать со мной —
Сама войною не пойду.
Обидят — стану я золой,
Согреют — стану я слугой.
Ответ дадите мне какой? —
Вот разговор какой вела,
Гостя у нас, Очы-Бала.
Затем узорный золотой,
Вином наполненный чочой
Очы-Бала мне поднесла,
Не брал — назад не приняла.
В подарок привезла она
Великолепного вина,
Что ж — отказаться от него?..
Что получилось из того —
Проснулся утром — никого,
Как будто бы Очы-Бала
В гостях у нас и не была...»
Тут шестьдесят один сосуд
Молодки статные несут,
Тут за одним другой сосуд
Рядами длинными встают.
Свинцовый полный тажуур,
Просторный черный тажуур,
Из бычьей кожи тажуур,
С плечами схожий тажуур,
Любой возьми, встряхни в руках -
Полны, не булькают они,
Любой из них — бросай хоть как,
Ни капли не прольют они.
Таким обилием вина
Душа каана смущена.
Тут, шестьдесят один сосуд
Руками легкими открыв,
Чуть-чуть от каждого из них
В чочой узорчатый налив,
Как дудка — девушка стройна,
Как ветерок — легка она,
Как речка — вьется и поет,
Каану чашку подает,
Как сон качается вино,
Красивых слов напев летит,
Кедровник, высохший давно, —
Кудрявой хвоей шелестит,
Как кость засохшие кусты —
Качают новые листы.
От ладно связанных речей —
На сердце стало горячей,
От складно сказанных речей —
Теперь стучит оно звончей.
Принять узорный золотой
Испить приветственный чочой
Каан обязан, так оно
Обычаем заведено.
Отведав славного вина,
Отец-воитель удивлен,
Цветочных запахов волна
Его окутала, как сон.
Подмявший многих исполин
Озер немало опростал,
Испив чочой всего один —
Уже заметно пьяным стал:
«Жаль, торопливою была,
Не дождалась Очы-Бала,
Желаю с ней потолковать,
Железной цепью заковать!»
Каан проголодался вдруг,
Кричит и гонит верных слуг,
Сварили чтобы поскорей
Лесных и водяных зверей.
От одного чочоя пьян,
Распоряжается каан:
Он девяносто певунов
Звериным рыком распугал,
Он восемьдесят плясунов,
Ногами топая, прогнал.
«Сегодня только двух девиц
Желаю поглядеть, — сказал, —
Сегодня только двух певиц
Послушать я хочу»,— сказал.
Всех шестьдесят каанов он
Вином заставил угощать,
Всех семьдесят каанов он
Заставил силой — пировать.
«Сейчас не пить — когда же пить?
Пускай нальют вина, — сказал, —
Сейчас не есть — когда же есть?
Пусть мясо подают»,— сказал.
И, проглотив второй чочой,
Сидел каан — совсем хмельной:
«Народ поите аракой!
Но помните наказ такой —
Богатырю вручите меч,
Чтоб пьяным головы отсечь!»
Такой наказ отдав, опять
Сам продолжает пировать.
Сидит с ним рядом Ак-Дьала,
Смущенная жена пришла,
Сам открывает золотой
Сосуд с веселой аракой...
Простушка девушка одна
Плясать осталась, песни петь,
Она легка, она стройна,
Она — как солнечная медь.
Густые волосы ее
В косички крепко сплетены,
Косички темные ее
Как речки — вьются вдоль спины.
Глаза — черемухи черней,
И в каждом тонет свет звезды,
Лицо прекрасное свежей
Летящей радужной воды.
«Откуда все же завелась,
Откуда девушка взялась?
Посмотришь — вроде бы проста,
А приглядишься — красота!
Прикинешь — вроде не видна,
Присмотришься — сильна она!»
Каан толкует, удивлен,
Своим глазам не верит он.
Проворно девушка взяла
Просторный черный тажуур,
Простушка быстро принесла
Большой узорный тажуур,
С краями чашку налила,
С красивой песней поднесла.
В напеве звонкой песни той
Кукушки летние слышны,
В словах красивой песни той
Цветы весенние видны.
Польщенный щурится каан, Племянница Бодо-Быркан —
Послушная раба его,
Почтив владыку своего,
Униженно к земле припав,
На правое колено встав,
Ему вручила золотой,
Звездой украшенный, чочой.
Цветочных запахов волна
Легко исходит от вина.
Не ожидая близких бед,
Забыв про богатырский след,
Забыв, что тут в гостях была
Защитница Очы-Бала,
Горячий — «оп!» не говоря,
Горчащий — «ох!» не говоря,
Каан опять испил до дна
Чочой приятного вина.
Расплылся жиром и размяк,
Расслабился его костяк,
И три десятка верных слуг
Еду приносят повкусней,
Толпою вертятся вокруг,
Куски приносят пожирней.
Узрел каан: опять несут
С вином увесистый сосуд —
Узорный, красно-золотой,
Хмельною полный аракой.
Сосуд тяжелый подняла
Простушка, в чашке золотой
Кан-Тадьи-бию подала
Хмельной, на сотне трав настой.
Перед властителем она
Стоит почтительно скромна.
Народ объял холодный страх,
Народ притих, как будто ночь,
Кааны, бывшие в гостях,
Сидят, разъехаться не прочь.
От песни звонкой, как весна, —
Ребенком глянет исполин,
От песни плавной, как волна,
Мальчишкой станет властелин.
Кедровник издавна сухой
Зазеленел от песни той,
Кустарник, восемь лет сухой,
Покрылся новою листвой.
За Кан-Дьерена — честь свою,
За крылья верные свои,
За друга первого в бою —
Ну, как не выпить Кан-Тадьи?
Перевалившего сто гор,
Прошедшего морской простор.
Проехавшего сто дорог —
Прославленного рысака, —
Не выпив, оскорбить не мог,
К чочою тянется рука,
Чочой узорный золотой,
Пахучий, как лесной цветок,
С почтеньем поданный чочой
Бий осушил в один глоток,
Коварный опростав чочой,
Каан трясется, как больной,
Качаться стала голова,
Кидать дурацкие слова.
Приходят шестьдесят девиц,
Еду отборную кладут,
Приносят сорок молодиц