Эпические сказания - МААДАЙ-КАРА

[Сергей Колотов]

Сошлись они, как свет и тень,
Столкнулись, точно ночь и день,
Как горы, встали на дыбы
В порыве яростной борьбы,
Гремят железные поля,
Гудит железная земля,
Под ними рушатся леса,
Трещат над ними небеса.
Как два взъяренные быка,
Как грозовые облака,
Упорно борются семь дней
Кара-Кула и Когюдей,
Но пересилить-победить
Не удается никому —
И ночи солнца не затмить,
И свету не рассеять тьму.
Кара-Кула — отродье зла,
Чья совесть черною была,
Чугунного, во сто пудов,
Дубиною ударил он,
Железным, в семьдесят пудов,
Тут молотом ударил он.
И молот и дубина вмиг
Переломились пополам,
Но Когюдей-Мерген не сник,
Врага схватил покрепче сам,
Затем от почвы оторвал
И над собой его поднял.
Пытался завладеть своей
Душою черною злодей,
Но разорвал, хватая, сам
Перепеленка пополам.
И тут врага земли своей
Ударил оземь Когюдей.
Свет воссиял, пропала мгла,
Кара-Кула — отродье зла —
«О, горе! Горе!»— заревел,
Рев до Ульгеня 50 долетел.
Вскричал: «Мой бог!» Услышал крик,
Но не явился злой Эрлик.

[Сергей Колотов]

От крика горы сотряслись,
Земли поверхность поднялась,
От рева поднебесья высь,
Расплескиваясь, сотряслась.
Народ подземный удручен,
От страха мечется во мгле.
Народ надзвездный удивлен —
Воитель славный на земле.
Родной земли простой народ —
Убогий, сирый, говорит:
«Мы вновь свободу обрели!
Кара-Кула каан убит!..»
Могучий Когюдей-Мерген
Выводит из железных стен,
Где жили, бедствуя, рабы,
Свой настрадавшийся народ,
Из-за железной городьбы
Он выпускает белый скот.
Батыров семьдесят к нему
Сошлись со всех концов земли51.
Кезеров шестьдесят сквозь тьму
К алыпу славному пришли.
Такую старший речь ведет:
«Погиб злодей, остался скот.
Скажи нам, славный муж, куда
Девать огромные стада
Как уголь черного скота?
Земля им эта занята».
Так Когюдей-Мерген сказал,
Алып могучий отвечал:
«Плохой земли не может быть,
Плохим бывает человек.
Вы можете спокойно жить
У этих гор, у этих рек.
Коль зло пропало навсегда,
В реках очистится вода.
И в благодарность за труды
Земля дарует вам плоды.
Здесь будет пышный травостой -
Пасите свой, кааны, скот.
В достатке будет сухостой —
Селите, воины, народ.
Неисчислимые стада
Как уголь черного скота
Гоните вы отсюда прочь,
А вместе с ним — Эрлика дочь
К отцу отправьте навсегда,
Когда погоните стада.
Такая подлая жена
Мужам Алтая не нужна.
Пусть отправляется во тьму»,—
Сказал алып. И тут к нему,
Смеясь, жена Кара-Кула,
Раскачиваясь, подошла,
Запела, на ходу скрипят
Берестяные сапоги,
Как котелки, в ушах висят
Две медные её серьги.
Кара-Таади произнесла:
«Ты победил Кара-Кула.
Как быть теперь? Что делать мне,
Его беспомощной жене?
Из мира, где не льется свет,
Пришла, живу я под луной.
Из-под земли, где солнца нет,
Я поднялась, как жить одной?
Привыкла к солнцу и луне,
В подземный мир не опущусь.
Привыкла к этой стороне,
К отцу теперь не возвращусь.
Я твой не убивала скот,
Я твой не мучила народ.
Все знают, стариков твоих,
Твоих родителей седых,
Рабами сделала не я.
Чиста, как снег, душа моя.
Я не творила людям зла,
Его творил Кара-Кула,
И все преступные дела
На совести Кара-Кула.
Хочу остаться я с тобой,
Хочу я жить среди людей,
Хочу я стать твоей женой,
Алып могучий Когюдей!»
Алып сурово ей сказал,
Колдунье черной приказал:
«От этих гор, от этих вод,
Как уголь черный, свой народ
И черные свои стада
Гони немедленно туда,
Где их поганые поля,
Где их нечистая земля.
Ты — злее мужа своего,
Твоя душа черна, как ночь,
Подлее мужа своего,
Навеки убирайся прочь
В свою подземную страну!
Иначе голову сверну».
Необижавшаяся дочь
Эрлика — так оскорблена,
Неоскорблявшаяся дочь —
Так разобижена она,
Что в возмущенье говорит,
От злости, как змея, шипит:
«Не хочешь видеть ты меня?
Посмел обидеть ты меня?
Что ж, на любом пути твоем
Пихтовым лягу я бревном,
Густым валежником паду.
Я все равно тебя найду.
Не хочешь, будучи живым,
Под солнцем вместе жить со мной,
Я буду с духом жить твоим
Под семислойною землей.
Я все равно тебя найду
И в мир безлунный уведу.
Тогда посмотрим, кто умней.
Твой конь бессмертен или нет?
Тогда посмотрим, кто сильней.
Ты сам бессмертен или нет?»
И, превратив свой скот в песок.
Она сгребла его в мешок.
И, превративши в горсть углей,
В карман упрятала людей-
Так в путь-дорогу собралась
И на прощанье поклялась:
«Знай, не пройдет и семи дней,
Как будешь ты в стране моей,
Примчишься сам в подземный плен,
Могучий Когюдей-Мерген!»
Сказавши так, как ночь черна,
Под землю прыгнула она,
И долгий шум и тяжкий гул
В глуби подземной утонул.
Тут славный воин Когюдей
Сказал отцу Маадай-Кара:
«В пределы родины своей
Нам кочевать пришла пора.
В сереброкаменный Алтай,
Где травы летние густы,
В благословенный мирный край,
Где горы вечно золоты.
Теперь — синей и чище бег
Родных семидесяти рек.
Обильней прежнего — трава,
Яснее неба синева.
Туда гоните белый скот,
Где самый пышный травостой.
И расселяйте там народ,
Где есть в достатке сухостой,—
Так говорил могучий сын,—
Кочуйте в мирные края.
Вперед отправлюсь я один,
Родной земли достигну я,
Построив юрту, буду ждать
У очага тебя и мать».
Сел на коня алып верхом,
И золотую шапку снял,
И оглянулся он кругом,
Народу весело сказал:
«Неволи кончились года,
Кочуйте, вольные, туда,
Откуда вас пригнал каан,
В страну — прекраснее всех стран,
В страну, которая одна,
Поскольку родина она».
Богатой шапкой помахал,
В края Алтая поскакал.
Как вновь родившийся народ —
Освободившийся народ,
Как будто в темных небесах
Луна взошла — возликовал,
Или в бессолнечных краях
Явилось солнце — весел стал.
И сами двинулись стада
К обильным пастбищам родным,
Отары потекли туда
И табуны, как белый дым.
И люди двинулись туда,
Где ждал их долгие года
Благословенный отчий край —
Сереброкаменный Алтай.

[Сергей Колотов]

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

Алыпа темно-сивый конь,
Прекрасный белогривый конь,
Ударил парою копыт —
Над черною страной летит,
Касаясь гривою небес,
Хвостом сметая дикий лес.
Передней парой стройных ног
Играет темно-сивый конь.
Танцует задней парой ног
Неутомимый верный конь.
Не приминая мягких трав,
Красивой иноходью мчит,
Высоких не касаясь трав,
Подобно ветру он летит.
Передней вымахнет ногой —
И четырехнедельный путь
У Когюдея за спиной.
Ударит заднею ногой —
Окажется годичный путь
За богатырскою спиной.
Он двадцать голубых озер,
И сорок недоступных гор,
И пятьдесят крутых стремнин,
И шестьдесят больших долин
Перескочил и тихо встал:
Неутомлявшийся — устал,
Неустававший — изнемог.
Ни задних, ни передних ног
Не может над травой поднять,
Копыт от почвы оторвать.
Конь похудел. Сквозь шкуру так
Торчащий выступил костяк —
Ведро повесь на конский бок,
Берестяной повесь кёнёк52,
Не сваливаясь, увисят.
Конь изнемог. Печален взгляд.
Глаза его ушли на дно,
Ушли во глубину глазниц.
И доведись, немудрено
В них свить гнездо любой из птиц.
Когда внезапно изнемог
Конь обессиленный и встал,
Сдержаться Когюдей не смог,
Ругаясь, гневно закричал:
«Ты что же по лопаткам гор
Не бьешь копытами, не мчишь?
Ты что ж на плечи низких гор
Не наступаешь, не летишь?
Кара-Кула каан убит,
А ты здоров, силен и сыт,
Чего же, как торбок хромой,
Ты не торопишься домой?»
Алып витую плетку взял
За золотую рукоять
И, как ни разу не хлестал,
Стал темно-сивого хлестать.
Хлестнул по сникшей голове,
Хотел хлестнуть еще сильней,
Но тут пасущийся в траве
Увидел он табун коней.
Они, каурые, быстры,
Как ветер дикие бегут
То вверх по склону, то с горы,
Ушами облака стригут,
Легко копытами звеня.

[Сергей Колотов]

«Чем бить негодного коня,—
Подумал славный Когюдей,—
Не лучше ль будет поскорей
Его на нового сменять
И дальше с песнею скакать?»
На землю спрыгнул Когюдей,
Аркан — любой реки длинней,
Осенней полночи темней,—
В средину табуна метнул,
И лучшему из табуна
Мгновенно шею захлестнул,
И с ног рывком свалил коня.
Каурый извивался конь,
Злой, дикий не давался конь,
Но Когюдей его сдержал,
Встать не давая, обуздал
Коня серебряной уздой,
Потник широкий белый свой
Успел на спину положить,
Седлом двулуким заседлать.
Пустился конь копытом бить,
Метаться, спину выгибать,
Изрыл долину всю вокруг,
Крутился бешено и ржал,
Но, затянув все сто подпруг,
Алып негодника сдержал.
Так заседлал он за полдня
С трудом каурого коня.
Стоит каурый молодой,
Сверкая сбруей золотой.
«Вот это конь!»— алып сказал,
Все подтянул и подвязал,
А исхудалого коня,
Совсем усталого коня,
Ударил плетью но спине,
Тот отбежал, и в стороне
Остался след, где он стоял,
Куда умчался — след пропал.
Тут спохватился Когюдей,
Жалея старого коня,
Подумал: «Верностью своей
Не раз он выручал меня.
Не знаю, что это со мной,
Не знаю, что тому виной —
Ударил старого коня,
Прочь от себя его гоня...»
Так долго огорчался он,
Так горько сокрушался он.
Едва в седло златое сел,
Чуть только повод натянул,
Стрелой каурый полетел,
Конь с места бешено рванул.
И распласталась синь озер,
Остановила бег река,
И замелькали стены гор
Перед глазами седока,
Алтая почва сотряслась,
Раскалываясь, поднялась.
И среди рокота вершин,
И среди грохота глубин,
И среди рушащихся глыб
В слепом беспамятстве алып
В провал разъявшийся летит,
Где тьма зловещая гудит.
Опомнился он в первый раз —
Вокруг затмился белый свет,
Лик солнца ясного погас,
Луны во тьме небесной нет.
Когда опять в себя пришел,
Оглядываясь, не нашел
Земли Алтая и небес —
Мир человеческий исчез.
И В третий раз очнулся он —
Лежит измучен, недвижим,
К дверям Эрлика привезен.
Потник разодранный под ним,
Седло лежит под головой.
Он сам в одежде боевой,
С оружьем мощным, на спине -
Израненный, полуживой —
Один в подземной стороне.

[Сергей Колотов]

Был силой зла лишен ума
Все это время, понял он.
Свет солнца поглотила тьма,
Могучий воин побежден.
Сам в подземельный вечный плен
Явился Когюдей-Мерген.
Он это понял лишь теперь...
Открылась Эрлик-бия дверь.
С глумливым смехом из дверей,
С визгливой песнею своей,
В шаманских лентах на груди
Эрлика дочь, Кара-Таади —
Любимое исчадье зла,
Оттуда вышла-подошла.
«Зачем стрелою прилетел,
Куда и ехать не хотел?
Быть может, воину нужна
Теперь хорошая жена?
Туда, где клялся не бывать,
Зачем явиться поспешил?
Быть может, ты облюбовать
Себе невесту здесь решил?
Зачем не на своем коне
Приехал в гости ты ко мне?
Где конь теперь? Глаза протри,
На чем приехал — посмотри!»
Взглянул несчастный — не коней
Табун, копытами стуча,
В долине пасся — по-над ней
Летала тучей саранча.
Тьма ядовитых желтых змей,
Лягушек ядовитых тьма
Свивалась-прыгала по ней,
Но, силой зла лишен ума,
Неверным взором Когюдей
Увидел табуны коней,
Увидел тучные стада.
Не конь каурый — желтый змей
Доставил воина сюда.
И, в мир подземный занесен.
Теперь остался пешим он.
«Под солнце ясное, туда,
Поверь, мой милый, никогда
Вернуть тебя не захочу,
А захочу — так не смогу,
Ведь тело я твое сожгу,
И стану жить с твоей душой,
И ты навеки будешь мой!»
Не выпускающих из рук
Железный меч и черный лук,
Двух сторожей-богатырей
Колдунья ставит у дверей,
Чтоб Когюдея охранять,
Всех от алыпа отгонять.
Вечно живущие в ночи,
Глядят, любуясь, силачи,
Алыпа дивной красотой,
И говорят между собой:
«Алтаем солнечным рожден —
О, как красив, несчастный, он!
Алтаем лунным создан он,
О, как, несчастный, молод он!»
Пока толкуют так о нем,
Так удивляются вдвоем,
Донесся свист, и свет мелькнул,
И легкий ветерок подул:
Над бездной — сер, четырехкрыл,
Снижаясь, беркут закружил.
Вдруг камнем он упал, и вмиг —
Узду, оружие, потник,
Седло, алыпа самого —
Схватил и взмыл, и нет его.
Два стража так изумлены,
Два силача поражены,
Вскочили и, разинув рты,
Не сводят взгляда с высоты.
И тут, зубами скрежеща,
Бежит колдунья из дверей,
Спешит, разгневанно крича,
Добычи не найдя своей:
«Эрлика лучшие стрелки,
Чего торчите, как пеньки?
Как проворонить вы смогли,
Кезеры, беркута того?
Со дна небес на дно земли
Скорей верните мне его!»
И старший сторож лук согнул,
Стрелу крылатую метнул,
Но смерть несущая стрела
У шеи беркута прошла.
И младший сторож лук согнул,
Стрелу свистящую метнул,
Но ядовитая стрела,
Хвост беркута задев, прошла.
Колдунья черная взялась
От злости причитать и выть
И черным словом поклялась
За все алыпу отомстить...
Четырехкрылый беркут вмиг
В краях Алтая отыскал
Живой целительный родник,
Аржан, текущий из-под скал.
Вода чистейшая текла
В долине у подножья гор,
Живая собрана была
В сосуды девяти озер:
В трех — словно молоко тепла,
В трех — от поверхности до дна,
Как лед, стояла холодна,
В трех — от поверхности до дна
Была кипящею она.
Алыпа в воды всех озер
Могучий беркут окунул,
И засветился жизнью взор,
И облегченно он вздохнул.
Все кости вправились, срослись,
Аржан все раны исцелил...
Алыпа беркут поднял ввысь,
На поле чистом опустил.
И вот над головой своей,
Очнувшись, видит Когюдей
В сиянье радостного дня
Родного верного коня.

[Сергей Колотов]

Конь белогривый, это он
Был в беркута преображен,
Из-под земли алыпа спас
И излечил его сейчас.
Сказал тут белогривый конь,
Промолвил темно-сивый конь:
«Ругал уставшего меня,
Прогнал, тяжелой плетью бил,
Сменял на нового коня,
А я тебя не позабыл.
Когда б не я, хозяин мой,
Ты стал бы прахом и золой».
«Злодейкой околдован был,
Плохое дело совершил,
Меня, коль можешь, не вини,
Обиды в сердце не храни,
Кара-Таади я не прощу,
С лихвою подлой отомщу».
Так, силы злобные кляня,
Воитель уверял коня.
Закончив речь, он стал опять
Коня-спасителя седлать.
Он на потник, белей, чем луг,
Который снегом занесло,
Затягивая сто подпруг,
Кладет двулукое седло.
И конь его готов опять
В края алтайские скакать.
Танцует темно-сивый конь,
Прекрасный белогривый конь.
Не приминая мягких трав,
Красивой иноходью мчит,
Высоких не ломая трав,
Стрелою легкою летит.
Он перемахивает, скор,
Макушки поднебесных гор,
Лопатки высоченных гор,
Загривки невысоких гор.
Распластываясь, конь бежит —
Степь буйнотравная дрожит.

[Сергей Колотов]

Вытягиваясь, конь летит —
Даль каменистая гудит.
Хребты восьмидесяти гор
И русла девяноста рек
Перелетев во весь опор,
Конь задержал могучий бег.
Под ним — гора, а под горой
Раскинулся Алтай родной.
В пределы родины своей
Глядит воитель Когюдей:
Прекрасна мирная земля!
В цветах луга, пышны поля,
Круты речные берега,
Вечнозеленая тайга,
Цвет не меняющая свой
Ни красным летом, ни зимой,
Стоит высокою стеной.
Не выгорающие в зной,
Пестреют россыпи камней,
Как будто россыпи огней.
Кукушка весело поет,
Не прерываясь, счет ведет
Спокойным, радостным годам,
Густым бесчисленным стадам.
И отражает облака
Родная синяя река,
И возвышаются над ней
Семь гор — высоких крепостей.
Живой целительный Алтай,
Оказывается 53, так лежал.
Благословенный отчий край
В благополучье пребывал.
Вдвойне умножился числом
Богатый разномастный скот.
В краю живительном родном
Стал многочисленней народ.
Родная мать, отец родной —
Здоровы, веселы, бодры,
Великий собирают той,
Гостеприимны и добры.
И в честь свободы дорогой
Весельем оглашает мир
Восьмидесятилетний той,
Семидесятилетний пир.
Конины жирные куски
Лежат огромною горой,
Обилье крепкой араки
Сравнимо с летнею рекой.
Псы голодавшие сыты,
Подняли круглые хвосты.
Освободившийся народ
Теперь, блаженствуя, поет.
Чтоб малым детушкам играть,
Шелка расстелены — играй.
Чтоб милым девушкам ступать,
Шелка натянуты — ступай.
Теперь в долине Ойгылык
Веселье молодых парней.
Теперь в долине Кыйгылык
От песен радостных светлей.
От встречи с родиной своей
Безмерно счастлив Когюдей.
Легко дыхание коня,
Алыпа лик — светлее дня.
Навстречу воину идет,
Его приветствуя, народ.
Коня прекрасного его
Алыпов шестьдесят ведут
До коновязи золотой,
А Когюдея самого
Батыров семьдесят ведут,
Взяв под руки, в аил родной.
Вскормивший воина отец,
Ласкавшая героя мать,
Дождавшись сына наконец,
Идут его поцеловать.
Маадай-Кара с Алтын-Таргой
На белом, точно снег, ковре,
Их Когюдей-Мерген родной —
На синем, Как тайга, ковре.
Кумыс он пьет и мясо ест.
Но из каких явился мест,
Как в подземельный мир попал,—
Алып ни слова не сказал.
И восемь дней и девять дней
Течет рекой веселый той.
Сидит задумчив Когюдей.
«Скажи нам: думою какой
Теперь твой занят светлый ум
И отчего сидишь угрюм?» —
Седой отец его спросил.
И сын в ответ проговорил:
«Должна ли шуба на плечах
У парня износиться в прах?
С рождения до смерти есть
У всех зверей на свете — шерсть,
Вот так же каждый из мужчин
По жизни не идет один.
Мне не годится холостым
Ходить под солнцем золотым.
Скажи, отец, в какой стране
Есть предназначенная мне
Девица? Где ее искать?
В какие земли мне скакать?»
Вскормивший воина отец,
Подумав, молвил наконец,
Сказал, затылок почесав:
«Аай, аай, сынок, ты прав.
Жить одиноким — толку нет,
Но тут не просто дать совет...
Из ближних если укажу —
Боюсь, тебе не угожу.
А укажу из дальних мест
Какую-либо из невест —
Тогда дорога будет к ней
Стократ опасней и длинней.
Подруга из недальних мест
Тебе придется по нутру,
То выбери из всех невест —
Сабаров младшую сестру.
Захочешь взять из дальних мест
Прекраснейшую из невест,
Знай, что в одной из славных стран,
В недосягаемой дали,
Живет великий Ай-каан
На грани неба и земли,
Где день сливается и ночь,
Есть у него такая дочь,
По имени Алтын-Кюскю,
Что непосильно языку
О красоте ее сказать,
Ее словами описать:
Так ослепительно она
Красива, будто с малых лет
Ей матерью была луна,
Отцом — весенний солнца свет.
Дорога в те края трудна,
И вновь потребует она —
И сотни гор перемахнуть,
И рек десятки перейти,
Семидесятилетний путь —
И семь препятствий на пути...»
Услышав это, Когюдей
Не мог на месте усидеть,
Сказал он: «Каждый из людей
Когда-то должен умереть,
И конь любой — не золотой,
Настанет срок — придется пасть.
Вот почему в пределы той
Страны хочу теперь попасть.
Пусть лучше скажут «ездил он»,
Чем: «не решился съездить к ней»,
Пусть лучше скажут «сгинул он»,
Чем скажут «струсил Когюдей».
Нетерпеливее огня,
Которому дано пылать,
Вскочил алып, позвал коня,
Поставил боком, стал седлать,
Потник широкий, точно луг,
Кладет на спину, а потом
Затягивает сто подпруг
Под злато-бронзовым седлом.
Протягивает под хвостом
Подхвостник, свитый из ремней,
Нагрудник с кольцами потом
Обводит, крепит Когюдей.
И наконец, надев узду,
Отводит в сторону коня.
«Страну далекую найду
И девушку, светлее дня,
Посватать попытаюсь там»,—
Подумал так и начал сам
Тут облачаться Когюдей.
Он прикрепил к спине своей
Безлунно-черное копье —
Заточенное острие,
Взял меч, колчан крылатых стрел,
И на коня воитель сел...
Проделывая за полдня
Годичный путь, алып скакал.
У перепутья слез с коня
И, слушая, к земле припал,
Услышал, как растет трава,
Как удлиняется листва,
Поскрипывают корешки,
Посвистывают ветерки,
Все звуки ближних, дальних стран.
К Алтын-Кюскю спешит, незван,
Алып-обжора черный, мчит
Эрлика сын — Кувакайчи,
И с ним Кара-Таади — сестра.
Повозки — за горой гора —
Скрипят от разного добра —
Мехов и злата-серебра.
Полны с краями бурдюки,
Как деготь черной араки.
Чтобы задобрить старика,
Прольется пьяная река.
Чтоб, околдован, захмелел
Отец и тут же повелел —
Быть дочери своей родной
Обжоре черному — женой.
Прислушался — услышал он:
К Алтын-Кюскю со всех сторон
Батыры многие спешат,
Копыта конские стучат,
Все к стойбищу ее летят,
Все к ней посвататься хотят.
Услышав это, Когюдей
Подумал: «Поперек пути
К прекрасной девушке моей
Опять стоит Кара-Таади,
Любимая Эрлика дочь —
Колдунья, черная, как ночь».
Подумав так, воитель встал...
Как будто шесть могучих скал,
Пред ним возникли шесть парней,
Шесть одинаковых мужей,
Шесть молодых богатырей,
Обличьем каждый — Когюдей.
С алыпом схожи удальцы,
Как будто братья-близнецы.
И тут же кони их стоят,
Шесть аргамаков встали в ряд,
Все темно-сивые они,
Все белогривые они.
Воитель славный удивлен,
Алып могучий изумлен,
Батыров спрашивает он:
«Вы кто такие? Не пойму:
Со мною схожи почему?
Зачем и из какой земли
Сюда пути вас привели?»
Такою речь мужей была:
«Ты победил Кара-Кула,
Избавил родину от зла,
Народам волю возвратил,
И дух Алтая снарядил
Нас и направил за тобой
Идти дорогою любой
И всюду помогать тебе,
Твоей содействовать борьбе».
Могучие алыпы в ряд
В сиянье золота стоят,
Поводья тронули и вот
Лавиной двинулись вперед.
Семь одинаковых мужей,
Семь молодых богатырей
Полет коней прервали вмиг
На гребне голубой горы,
Скрывающей и солнца лик
И лунно-звездные миры.
Вся до подножия гора
Блестит — в камнях из серебра,
А за горою той видна
Великолепная страна,
Которой правит Ай-каан, —
Красивей не бывает стран:
Здесь пестрый, точно галька, скот
Без счета, как песок речной.
Здесь весел, светлолик народ,
Убогой юрты — ни одной.
Не иссякает никогда
В реке целебная вода.
Вечнозеленая земля,
И все деревья — тополя.
Одна гора из серебра,
Владеет ею Ай-каан.
За ней из золота гора,
Там Ай-каана мирный стан.
И на земле прекрасной той,
Весельем оглашая мир,
Шумит тридцатилетний пир,
Семидесятилетний той.
Поют красиво старики,
Народ играет молодой,
Конины жирные куски
Лежат огромною горой,
И море пенной араки
Кипит в посуде золотой.
Красиво пляшут все вокруг,
Веселья полон летний луг.
Где малым детушкам играть,
Лежат красивые шелка.
Где милым девушкам ступать
Кошма узорна и тонка.
И на пути алыпов в ряд
Сиденья золотом горят.
И на пути кезеров в ряд
Столы богатые стоят.
Славнейшие из всех коней
Готовы силы испытать.
Сильнейшие из всех мужей
Себя готовы показать.
И шестьдесят алыпов тут
Начала состязанья ждут,
И семьдесят батыров тут,
Не победивши, не уйдут.
На светло-рыжем скакуне
В подземной ездящий стране,
Кувакайчи-обжора здесь.
Коварство, ненависть и месть
Тая змеею на груди,
С ним прибыла Кара-Таади.
Она пронюхала опять,
Что стало семь богатырей,
Однако не смогла узнать,
Из них который — Когюдей.
Собравши черных слуг своих,
Колдунья наставляет их:
«Маадай-Кара негодный сын,
В путь отправляясь, был один.
Теперь я вижу семерых,
Остаться не должно в живых
Из Когюдеев никого,
Убейте всех до одного!»
Алмысы в каменный аил,
Где Ай-каан великий жил,
Под белой вышитой кошмой
Там яму выкопали вмиг
И навтыкали черных пик.
Колдунья ниточку взяла,
Что тоньше волоса была,
И под покровом черной тьмы
Край белой вышитой кошмы
Связала с бронзовым котлом,
Подвешенным над очагом.
Она с алмысами потом
Железный выстроила дом,
На нем повесив сто замков
И сто запоров и крючков.
Одну постель из чугуна
Внутри наладила она,
Грядой поставила на ней
Подушки из больших камней.
В табак зелено-золотой,
В тажуур с отменной аракой
Отраву вылила свою,
Чтобы не гибнущих в бою
Могучих воинов убить,
Всех Когюдеев отравить.
Но семь богатырей лихих,
Семь Когюдеев молодых,
Легко разведали они
Про все, что тайно в эти дни
Готовила Эрлика дочь,
Чтоб брату младшему помочь.
Богатыри, как свет быстры,
По склону голубой горы
Спустились так, что не смогла,
Летя, догнать бы их стрела.
Дыхание семи коней
Тумана белого плотней —
Заполнило и дол и лес.
Обличил богатырей —
Пожара ярого красней,
Затмили глубину небес.
Семь одинаковых коней
Неутомимы и верны,
Семь одинаковых мужей
Неустрашимы и сильны.
Внезапно, как лавина с гор,
Богатыри во весь опор
Влетели в шумный мирный стан,
Где восседает Ай-каан.
Блестели копий острия —
Острее елей вековых,
Сверкали сабель острия —
Вершин светлее снеговых.
Любым из тех богатырей
Уж если пущена стрела,
То не отскочит от камней,
А речь такою их была:
Уж если сказаны слова,
То не забудутся вовек,
И перескажет их молва,
Запомнит каждый человек.
Когда клыкастых семь коней,
Танцуя, ближе подошли,
То семерых богатырей
Кааны рассмотреть смогли.
Все шестьдесят удивлены,
Все семьдесят поражены:
«Таких похожих, как у них,
Нигде не видели коней.
И одинаковых таких
Не видели богатырей.
Откуда, из какой земли
Сюда пути их пролегли?»
Из молодых богатырей
Который — старший Когюдей,
Узнать шулмусы не смогли.
Шулмусов оторопь взяла.
Кара-Таади — отродье зла —
Тотчас обличье приняла
Старухи дряхлой Дьебелек54,
Чьи волосы как грязный снег,
Чьи серьги — точно котелки,
Чьи зубы — острые сучки,
К чьему лицу огромный нос,
Подобно чайнику, прирос.
Сказала слугам Дьебелек:
«Их кони остановят бег —
Идите встретить, привязать,
Бегите, чтоб с почетом взять
И в юрту под руки вести
Богатырей, но лишь шести
Оставьте жизнь, алып седьмой
Теперь навеки будет мой!»

[Сергей Колотов]

И коноводов шестьдесят
Навстречу выбежало вдруг.
И семьдесят проворных в ряд
К альтам побежало слуг.
Спросили: «Первым у кого
По старшинству принять коня?»
В ответ им все до одного
Кричат алыпы: «У меня!»
Своих коней, поднявши крик,
Алыпы выпустили вмиг,
Те стали беркутами враз,
Взлетели и пропали с глаз,
Их серых крыльев след исчез,
Растаял в глубине небес.
Шулмусы-слуги говорят:
«Как всем обычаи велят,
Кто самый старший — первым тот
И в юрту белую войдет».
«Я самый старший,— говорят,—
Я старший!»— семеро кричат.
Прошли в проем златых дверей
Все разом — семь богатырей.
«Кто самый старший — сесть тому
В передний угол на кошму.
Почетным гостем будет он!» —
Доносится со всех сторон.
«Я старший здесь!» —
«Я старший!» —«Нет,
Я старший!»— слышится в ответ
Спор одинаковых мужей,
Крик молодых богатырей.
И, не решивши, сесть кому
В передний угол на кошму,
Уселись с края, у стены.
Хозяева удивлены.
Несут им трубку, говоря:
«Для старшего богатыря».
Заспорив, семеро опять
Пустились трубку вырывать,
Сломалась трубка на куски...
Отменной крепкой араки
Сияющий златой звездой
Семь молодух несут чёёчёй.
Принявши золотой чёёчёй,—
В двух поколениях — хмельной,
И в поколении одном —
Не вспоминает ни о чем.
Поют, склоняясь, как трава,
Протяжно-звонкие слова.
«Кто самый старший,— говорят,—
Тот примет золотой чёёчёй».
«Я старший!»— семеро кричат.
Чёёчёй схватили золотой
И дергали его, пока
Вся расплескалась арака.
Богатый золотой чёёчёй
Разломан был на семь частей.
Хозяин Ай-каан седой
Тогда спросил богатырей:
«Проделавшие долгий путь
В постелях могут отдохнуть.
Уставшие скакать верхом —
Для вас готов прекрасный дом.
Согласны отдохнуть-поспать?»
И хором крикнули опять:
«Согласны!»— семеро мужей,
Семь молодых богатырей.
Шулмусы-слуги тут как тут,
В железный дом они ведут
Всех Когюдеев молодых
И запирают крепко их
На девяносто пять крючков,
На восемьдесят шесть замков.
И угля семьдесят пудов
Под дом железный принесли,
Огонь высокий развели,
Раздули в семьдесят мехов.
Железный дом со дна, с боков
Вмиг накалился докрасна,
Стал белоогненным, и вот
Постели в нем из чугуна
Расплавились, как будто лед.

[Сергей Колотов]

Однако же из семерых
Алыпов славных, молодых
Один был Когюдей-Вода,
Он ворот расстегнул тогда,
Из чрева выпустил поток
Озер, им выпитых до дна,
На стены, пол и потолок,
И вся тюрьма — охлаждена.
А раздуватели огня,
Носами медными звеня,
Бегут к старухе Дьебелек,
Смеются: «Сгинули навек
Семь молодых богатырей,
А среди них и Когюдей!»
Но это что? Слышны из тьмы
Свозь стены черные тюрьмы —
Громовый хохот, крики, гам!
Не оказался ль с ними там
Хозяин — Дух Алтая сам?
Назад направили свой бег
Шулмусы — слуги Дьебелек
И видят, как сквозь пар и дым
Идут — и каждый невредим —
Семь одинаковых мужей,
Семь молодых богатырей.
А семислойная тюрьма —
Огнем наполненная тьма —
Разрушилась на семь частей.
Богатыри, шагая в ряд,
Шулмусам черным говорят:
«Ээй, ээй не как-нибудь,
Вы ловко сделали дворец.
Промерзшие за долгий путь,
Мы отогрелись наконец.
Уставшие в дороге, мы
В утробе огненной тюрьмы
Среди камней и чугуна
Вкусили сладостного сна».
Узнав, что снова удалось
Алыпам смерти избежать,
Кара-Таади — живая злость —
Готовит козни им опять.
Чтоб Когюдеев задержать,
Послала, яростью горя,
Тенек-Бёкё-богатыря.
Чугунная, во сто пудов,
В мешке дубина у него,
Из бронзы, в семьдесят пудов,
В огниве молот у него.
Встав на пути, Тенек-Бёкё
Сказал алыпам семерым:
«Пусть выйдет кто-нибудь из вас,
Хочу я побороться с ним!»
«Теперь пришла моя пора,
Вот наступил и мой черед!» —
Воскликнул Когюдей-Гора
И смело выскочил вперед.
Сошлись они, как свет и тень,
Столкнулись, точно ночь и день,
Как горы, встали на дыбы
В порыве яростной борьбы.
Тут легкий Когюдей-Огонь,
Преобразившись в уголек,
К Тенек-Бёкё-богатырю
Запрыгнул в кожаный мешок,
Дубины тяжкой рукоять
У основанья пережег,
Залез в огниво и опять
Там пережег он рукоять
У бронзового молотка.
Как грозовые облака,
Упорно борются семь дней
Тенек-Бёкё и Когюдей,
Но пересилить-победить
Не удается никому —
И ночи солнца не затмить,
И свету не рассеять тьму.
Тенек-Бёкё — посланец зла,
Чья совесть черною была,
Дубиною ударил он,
И молотом ударил он.
Но молот бронзовый его
От рукоятки отлетел,
И не случилось ничего,
И Когюдей остался цел.
Чугунная дубина вмиг
Переломилась пополам,
Но Когюдей-гора не сник,
Врага схватил покрепче сам,
Затем от почвы оторвал
И над собой его поднял,
И негодующе сказал:
«Такого я не ожидал,—
Воскликнул громко, возмущен,-
Я думал, что играет он,
А негодяй, в угоду злу,
Борясь, хотел меня в золу
И черный уголь превратить
И на кусочки раздробить!»
Слугу противницы своей
Ударил оземь Когюдей.
Свет воссиял, пропала мгла,
Был побежден посланец зла...
Узнав об этом, Дьебелек,
Чьи волосы как грязный снег,
Как черная змея, шипит,
Как зверь, разгневанно рычит:
«Зачем сюда из-под земли
Свои подарки мы везли?
Гостей поили аракой?
Напрасно затевали той!»
И жалоб черные слова,
Ее шипение и вой,
Как ядовитая трава,
Лога наполнили собой.
Семь одинаковых мужей,
Семь молодых богатырей,
Подходят к белой юрте той,
Где Ай-каан сидит седой.
Один из славных семерых —
Всевидец Когюдей-Земля
Предупредил друзей своих,
Почуяв зло, сказал: «Нельзя
Садиться, братья, никому
В передний угол на кошму».
А быстрый Когюдей-Огонь,
Преобразившись в уголек,
Нить в юрте белой пережег.
Упала тонкая кошма,
И взорам всех открылась тьма,
Открылись в мрачной глубине
Пик острия на самом дне.
Тут изумленный Ай-каан —
« Кто яму выкопал? » — сказал.
И возмущенный Кюн-каан —
« Кто козни строит? » — прокричал.
Шумел собравшийся народ,
Но успокоился, и вот
Вновь многолетний, золотой
Продолжился великий той.
Алыпов Ай-каан созвал,
Властитель воинам сказал:
«Заданье трудное даю,
Бросаю жребий непростой.
Тому отдам я дочь свою,
Тот назовет ее женой,
Кто в состязаньях победит,
Всех остальных опередит».
«Пусть будет так!» — все шестьдесят
Каанов славных говорят,
«Согласны!»— семьдесят кричат,
Желаньем победить горят.
Сказал великий Ай-каан:
«Кто сможет из далеких стран,
Из-за семидесяти гор,
Из-за восьмидесяти рек,
Где желтокаменный простор,
Где на вершинах вечный снег,
Где голубой небесный свод
Уперся краем в твердь земли,—
Кто гору черную найдет
В недосягаемой дали
И от подножия ее
Доставит в стойбище мое
Две горсти черного песку,—
Тому отдам Алтын-Кюскю».

[Сергей Колотов]

Так Ай-каан сказал, и вот
Зашевелился весь народ.
Золотошубые мои
С ковров кезеры поднялись.
Бронзовошубые мои
К горе алыпы понеслись.
В подземной ездящий стране
На светло-рыжем скакуне,
Кувакайчи за ними вслед
Помчался, злобой подогрет.
Их кони лучшие летят
Сквозь день и ночь, мороз и зной.
Их лики пламенем горят.
Алтай остался за спиной.
Собравшись в стойбище, народ
Сильнейшего с победой ждет.
Здесь из алыпов семерых
Тот, кто средь воинов лихих
Был ловкий Когюдей-Прыгун,
Сказал: «Теперь и я смогу
На что способен показать,
Кезеров быстрых перегнать».